Поводырь в опале - Страница 49

Дорожки ведущей прямо ко дворцу, как утверждал Герочка, когда-то давно принадлежащему светлейшему князю Меньшикову, я не нашел. Шел себе беззаботно вдоль ограды и причудливо выстриженных, запорошенных снегом кустов, выискивая поворот налево. И метров через сто или сто пятьдесят, едва дойдя до регулярного сада во французском стиле, подвергся нападению неизвестных злоумышленников.

Снежок попал в плечо. Незнакомая раскрасневшаяся на холоде девчушка взвизгнула, и скрылась в лабиринтах живой изгороди. Однако стоило мне отряхнуть снег с погона, как сзади показалась целая банда таких же барышень. Большинство снарядов пролетело мимо, но парочка все-таки разбились о спину и бедро.

— Чтоже вы, Герман! — хватая воздух ртом, проговорил по-французски, пробегая мимо, Великий князь Владимир Александрович. — В атаку!

Я не стал спорить. Время у меня было, почему бы было и не развлечь скучающих, как я решил — фрейлин?

Тонкие перчатки сразу промокли. Парадные башмаки на тонкой подошве так и норовили уронить меня на скользких дорожках. С непривычки я быстро сбил дыхание и вскоре уже так же пыхтел и задыхался, как младший брат наследника. Но было необычайно легко и весело. Коварные девушки устраивали засады по всем правилам, разделялись на несколько отрядов, нападали одновременно с двух сторон. Наши с Владимиром верхние одежды вскоре оказались полностью покрытыми липким снегом.

Я забежал за плотную — таких в Сибири не бывает, елочку, и присел, приготовить несколько снежков. Ну и перевести дух заодно. И тут же увидел крадущуюся вдоль аллеи барышню. Ту самую, что первой на меня напала. Замер, приподымаясь с колена. Она была одна, без поддержки подруг, и, похоже, не догадывалась о моем присутствии.

Но и нападать со спины мне показалось нечестным. Или, быть может, хотелось разглядеть, наконец, ее лицо.

— Вот вы и попались, мадемуазель! — воскликнул я, когда между нами осталось не более трех шагов. Она резко обернулась, и вскинула на меня, как мне показалось, огромные карие глаза. И улыбнулась. Всего секунду колебалась, дожидаясь, что я кину в нее снегом, а потом легко подошла и забрала один из моих снарядов. Слишком большой, впрочем, для ее маленьких ладоней.

— Вы настоящий рыцарь, сударь, — ее французский звучал как-то странно. Без яркого акцента — избави Боже — столичные аристократы не могли себе этого позволить. А чудно как-то. Иначе.

— К вашим услугам, прекрасная разбойница, — поклонился я, чувствуя, как бешено колотится сердце.

— Почему же вы не кинули? Вы ведь с Валёдей и так проигрываете эту битву.

Вот — снова! Она снова странно переиначила имя царевича.

— Это судьба, мадемуазель. Рыцари всегда проигрывают прекрасным воительницам. В этом нет ничего необычного.

— Значит ли это, что вы просите у меня пощады? И сдаетесь на милость победителя?

— Вне всяких сомнений, моя госпожа.

— Вы ведь немец? Мне верно сказали?

Отчего-то мне стало неуютно после этого вопроса. Какая-то мысль крутилась в голове, а поймать ее никак не удавалось. Какая-то неприятная, неудобная мыслишка.

— Верно, мадемуазель.

— Отчего-то победа над немцем ничуть не более приятна, чем над русским, — разочарованно выговорила незнакомка.

— Быть может, сударыня, — решился сумничать я, — это от того, что в Империи очень трудно не стать ее частью? Мои предки прибыли в Россию сотню лет назад, но уже прадед стал считать себя таким же русским, как и все вокруг.

— Вы полагаете, месье? Впрочем — пожалуй. Это бы все объяснило.

— Что-то о чем я не знаю, прекрасная победительница?

— Ну конечно, — бросив снежок, и сложив озябшие руки на животе, менторским тоном заявила семнадцатилетняя девчушка с огромными карими глазами. — Вы же не Господь, чтоб знать все.

Где-то читал, что увеличенная нижняя губа говорит о чувственности человека. И наоборот — более крупная верхняя — о преобладании рассудка. У моей незнакомки обе губки были одинаковы. И лоб, как бы она его ни маскировала прическами — высок. Упрямый подбородок, и высокие целеустремленные «гасконские» раскрашенные морозцем в цвета здоровья скулы. Она вся была какая-то… настоящая, энергичная как сама жизнь. Легко было бы представить эту девушку и на коне — впереди скифской орды или королевской охоты, и на палубе пиратской шхуны. На великосветстком балу, у плиты в хрущевке, за рулем «порша», или в палатке альпинистов — я мог представить ее где угодно, и везде она смотрелась бы совершенно естественно.

— Пойдемте уже, — всплеснула руками незнакомка. — Не стоит нам так стоять.

— Позволите предложить вам руку, сударыня?

— Хорошо, хорошо. Только идемте. Туда.

Девушка сунула кулачок в укромный теплый уголок моего локтя, и тут же потянула к очищенному от снега обширному пространству со статуями по периметру, у подножия замысловатой лестницы на верхнюю площадку.

— Вот вы где, — обрадовался царевич, быстрым шагом выскакивая из-за толстенных лип. Или дубов — я не слишком хорошо разбираюсь в деревьях, когда на них нет листьев. Следом за Владимиром из лабиринтов стали появляться и остальные девушки, в одной из которых я с удивлением узнал Надежду Якобсон. Сердце тревожно сжалось. Если есть фрейлины и Великий князь, почему бы где-нибудь рядом и не появиться принцессе? И появилось у меня подозрение, что я, как колобок — от медведя Александра II Охотника ушел, от волка генерал-адмирала Константина Николаевича — ушел, от зайца Мезенцева и то ушел. А вот лисичке-сестричке, похоже, все-таки попался…