— Ах, Герман! — оана распахнула глаза во всю ширь. — Это так все запутало. Его Высочество настоял, чтоб я заняла место фрейлины у соперницы моей лучшей подруги. Ну разве это не драма?! И я должна теперь развлекать эту разлучницу разговорами и передавать придворные сплетни. Представьте, каково это! И тут еще вы, со своими тайнами и прожектами. Кабы не они, так славно все могло бы выйти…
Я даже ошеломленно отшатнулся. Она сама понимала о чем говорила? Или французские любовные романы оканчательно сдвинули набок что-то в ее голове? Словно бы я был действительно должен пожертвовать всем — и жизнью, и карьерой — ради счастья соплюхи принцесски!
— Меня сослали бы на Камчатку, — хмыкнул я. — Готовы ли вы отправиться туда следом за мной?
— Я?! — удивилась Наденька. — Я что буду должна?
— Конечно, — совершенно серьезно кивнул я. — Нас сослали бы вместе.
— Вы что? Выдали бы жандармам меня? — презрительно выговорила девушка. — Прощайте, сударь. Мне не о чем более с вами говорить!
Такой вот содержательный разговор произошел. Меня пожалели, простили, обвинили в предательстве и выгнали. Причем все это — не спрашивая моего мнения и не утруждая себя доказательствами вины. Интересный человек — моя нареченная. Что мне еще сказать…
В стране победившего доллара Конгресс принял знаменитую, запрещающую рабство, Тринадцатую поправку к Конституции. Теперь, по сообщению корреспондента из САСШ, в течение года все двадцать девять штатов должны были эту поправку ратифицировать. Но я-то помню, как, толи в 2012, толи в 13-том году по телевизору мусолили скандал со штатом Миссисипи. Оказалось, что за сто пятьдесят лет документы так и не были официально поданы Архивариусу США, пока все, уже в двадцать первом веке не оформили, наконец, все как надо и директор Федерального реестра отчитался перед страной, что рабство окончательно запрещено в «цитадели демократии».
Студенты шатались по улицам полупьяными и призывали обывателей разделить с ними радость по поводу освобождения несчастных негров. Люди пугались. Свободный негр представлялся им дикарем из книг о приключениях в дебрях экваториальной Африки. Городовые откровенно смеялись в усы.
Из губернского правления пришла телеграмма. Потанин просил моего дозволения на проведение лекций господина Шашкова в Томске. Отправил ответ: «Запретить до моего возвращения». Еще чего не хватало! Мне сначала с текстами ознакомиться нужно, потом разрешать. Может они там за отделение Сибири от Империи станут агитацию вести, а мне потом отвечать.
В общем, это я все к тому, что в Санкт-Петербурге меня больше ничего не держало. Приближалось Сретенье. А я все продолжал болтаться по ледяной столице, душой стремясь на Восток, в Сибирь, домой, и не имея возможности уехать без высочайшего дозволения.
Да еще люди какие-то, постоянно ошивающиеся у парадной отцовского дома, и набивающиеся на встречу, прямо-таки одолели. Сначала-то даже обрадовался. Думал — сейчас я специалистов наберу. И искать не нужно — сами идут. Принял троих. И велел остальных на порог не пускать. Ежели есть, что мне предложить, так пусть в виде прожектов оставляют.
А те трое, кто до моего кабинета все-таки добрались, меня видно не за того приняли. Человек, переживший эпоху, когда «сыном лейтенанта шмидта» был каждый второй житель постсоветского пространства, на предложения проспонсировать проект канала от Балтийского моря до Тихого океана отвечает всегда просто и незамысловато. Одного сам спустил с лестницы, двое на счету Артемки. Я еще удивляюсь человеческой наивности! Остальным-то прожектерам, прекрасно ведь судьба первых троих была известна. Так чего ждали? Что я в одночасье поглупею?
В общем, получив приглашение в Царское Село, вздохнул облегченно. И улыбнулся. Почувствовал — развязка близка. Скоро меня отпустят.
Несколько дней всего прошло после моего доклада в ВЭО, а уже какие явные изменения в ко мне отношении. На вокзале в Царском Селе встретили, и к большому Екатерининскому дворцу привезли. И у застав даже не притормаживали. Синих мигалок с сиреной еще не выдумали, гербами на дверцах экипажа пришлось обходиться, но эффект тот же самый.
Дворцовый комплекс был огромен. Как бы не километр в длину! Зимний по сравнению с любимым жилищем Екатерины — киоск с сигаретами на автобусной остановке. И каково же было мое удивление, когда карета повезла меня куда-то в сторону, к отличающемуся и по стилю архитектуры и даже по цвету зданию. К Зубовскому флигелю, как мой безотказный гид пояснил. Император Николай именно в нем выделил помещения для старшего сына Александра. А тот и после коронации не счел нужным что-либо менять. Большой дворец оставили для проведения пышных церемоний и создания нужного имиджа в глазах заграничных гостей. А царь предпочел уют излишней роскоши.
По Боскетной лестнице из коридора, в Купольный зал. Короткий переход к Камердинерской и, минуя маленькую Переднюю, с которой, по словам сопровождающего меня офицера, начинались покои царя, на вторую, внутреннюю лестницу.
— Императрица ожидает вас, Ваше превосходительство, — указав направление, откланялся гвардеец.
В Китайском зале царствовали кружева и кринолин. Шорох драгоценных тканей и едва слышных разговоров. Десяток фрейлин и камер-дам царицы своими пышными юбками занимали почти все не маленькое пространство. Поставщицы придворных сплетен, и личные шпионки Императрицы, проводили меня ничего не значащими улыбками, от которых, тем не менее, встали волоски на спине. Эти дамы были опасны. Как проверенный яд, как стилет в рукаве, или как приговор палача…