Поводырь в опале - Страница 30

Артемка — молодец. Если бы не его твердая рука и верный глаз, и не знаю, удалось бы воплотить идею с наглядными материалами. Из меня-то художник никакой. От слова «худо», только если. А вот у молодого Корнилова рисование здорово получается. Буковки вывел — одна к одной. Стрелки все ровненькие, круги, что характерно, круглые, а не как у меня получались — гибрид дыни и кляксы. Я денщику своему, как тушь на плакатах подсыхать стала, предложил художествам учиться отдать. Так он застеснялся. Покраснел, бубнить что-то про братьев и настоящих казаков принялся. Ну не дурень ли? Пообещал его в галерею какую-нибудь сводить. Настоящие картины показать. Может тогда решится…

Лица, лица, лица. Много студентов. Несколько офицеров — издалека не разглядеть ни знаков различия, ни полковой принадлежности. Вон те господа с толстыми блокнотами и карандашами в руках — наверняка журналисты. Или, как их сейчас называют — корреспонденты. Чиновники. В основном в черных мундирах департамента путей сообщения, но некоторые и из МВД, и даже из Морского министерства. Этим что здесь надо?

Купцы. Их ни с кем не спутаешь. Бородатые и держаться кучкой. Пытаются казаться невозмутимыми, а глазами так и стреляют по сторонам — оценивают, запоминают. Этих явно авторитет Сидорова привлек. Но ведь не ушли! Значит и в моей губернии интерес имеется.

Черт возьми! Наверняка где-то в зале, под чужой личиной скрывается кто-то из государевых детей! Иначе с чего бы Строганову этак-то вот головой крутить?! Только который, из этих двух сотен человек?

Какой-то господин — мне его представляли, но в памяти не отложилось — громогласно объявил тему моего сообщения, перечислил мои чины и должность. Аплодисментов не последовало. По спине пробежал холодок нехороших предчувствий.

Встал, в три широких шага поднялся на возвышение, к кафедре. Положил стопку исписанных листов. Еще раз оглядел зал. Взял указку.

— Вот здесь, на Урале, расположены самые большие и современные в нашем Отечестве заводы, — начал. В горле что-то булькало и скрипело поначалу. Потом, как-то само собой прошло. — Здесь делается семьдесят из каждых ста пудов железа. Здесь знаменитый на весь мир качеством стали Златоуст. Здесь, в этих неприветливых горах, Господом спрятаны неисчислимые сокровища. Одного лишь там нет! Мест, пригодных для выращивания хлеба.

Я по-другому планировал начать. Но раз в зале оказался граф Строганов, грех было не воспользоваться.

— Здесь, — указка совершила тысячеверстный рывок по карте на восток. — И здесь, и здесь, недалеко от Красноярска и Иркутска, в горах добывают сотни пудов золота. Здесь есть и иные полезные ископаемые, ждущие пока своего часа. Однако же и тут зерно почти не выращивают. И пока мешок муки доберется до Красноярска, он увеличит цену втрое…

Бородачи заерзали, стали переглядываться и хмыкать. Обязательно потом спросят у Сидорова. Двести процентов прибыли — это по нынешним временам — сказка.

— А тут, на Западносибирской равнине, возле Иртыша и Оби, лежат тридцать миллионов десятин плодородных земель, на которых живет людей меньше, чем в одной Москве. В одной только Томской губернии, пустует без хозяйских рук, более семи миллионов десятин пригодных для земледелия земель…

Мелькнуло знакомое лицо. Жаль, не было возможности пристально разглядывать собравшихся в Николаевском зале людей. Я все-таки вроде как — докладывал.

— Но и те крестьяне, что уже живут и благоденствуют на богатых сибирских землях, только в эту осень собрали более пяти миллионов пудов пшеницы! Этого довольно, чтоб накормить и все лежащие к Востоку от Томска территории Империи, и мастеровых Уральских заводов.

— И на вино, подиткось, еще отсыпали! — весело крикнул кто-то из зала.

— А как же! — легко согласился я. — У меня в губернии и вина хлебного по полмиллиона ведер в год варят. Только, что с того? В Томске мука к весне ближе по шестидесяти копеек на торгу, а в Красноярске и осенью дешевле полутора рублей не найти. А с вином и того подавно. То что, у нас по рублю идет, в Иркутске уже за пять…

— Так ведь, все по правде! — снова возник тот же «глас народа». — Полторы тыщщи верст. Подиткось — довези!

Барятинский! Володя! Ну, точно! Подмигивает и кивает. Я вскидываю вопросительно брови — мол: Николай здесь? Он стреляет глазами куда-то в сторону и прикладывает палец к губам. Все ясно. Цесаревич инкогнито. Как ни странно, я обрадовался.

— Так и это еще не все, любезнейший, — ткнул я куда-то в зал пальцем. — В Алтайских горах и медь имеется и железо. А угля хватит не только всю Россию снабдить, но и англичанам с пруссаками продать. Тут и тут — гигантские залежи пригодного для выделки портландцемента известняка. Здесь — пески для оптического стекла. Все это лежит под ногами, ждет, когда придет Хозяин. Но нет, и в ближайшее время такого человека не будет!

— Это чего это? Неужто в Рассее-Матушке ушлых купчин перевелось? Только на немцев вся надежа? — да кто ж это такой умный там слова коверкает? Ну, явно же человек куда умнее, чем хочет показать!

— Причем тут немцы? — удивился я. — У них что? Мешки сами по воздуху полетят? Или лошаденки степные киргизские зараз по сто пудов повезут? Не полетят, мой друг, и не повезут! Да точно так же, как и у наших, русских купцов, поедут баржами или подводами. И когда доберутся до того же Нижнего Новгорода, прибавят в цене вдвое, а то и втрое! Плюнет тогда наш ушлый, или не наш пришлый немец, на землю и скажет, что, дескать, куда проще и дешевле было все это за морем купить и чугункой привезти! И будет совершенно прав. Дешевле и проще. Но — неправильно! Вот о том, почему неправильно, и что нужно сделать, чтоб это исправить, я сейчас и расскажу!