Поводырь в опале - Страница 26

С нашей, Лерховской стороны, на высоких переговорах присутствовал я, старый генерал, и отцов младший брат — Карл Васильевич Лерхе — начальник канцелярии и личный секретарь принца Ольденбургского. Ввиду полного житейского идиотизма Его Высочества, всеми делами, и политическими и финансовыми, давно занимался дядя Карл.

Ну и в роли «тяжелой артиллерии» Густав Васильевич привел с собой давнего друга и партнера по операциям с ценными бумагами, барона Штиглица, Александра Людвиговича. Пятидесятилетнего, высоченного господина с тщательно зачесанной реденькими волосиками плешью и белоснежными, похожими на оставленную после бритья пену, бакенбардами.

Я слегка волновался. Все о чем говорилось за этим грубым, деревянным столом, как-то меня касалось. Эти люди, не смотря на их невысокий официальный статус, были весьма и весьма хорошо осведомлены. И имели, благодаря информированности, за спиной по о-о-огромному мешку с деньгами. Но самым пугающим было то, что даже если бы я, каким-то совершенно фантастическим образом смог добиться Высочайшего дозволения на строительство в губернии железной дороги, без их финансового участия дело было бы обречено на провал. Что ярко выраженный еврей Гинцбург, что лютеранин с иудейскими корнями Штиглиц, были «лакмусовыми бумажками» для большинства отечественных и всех иностранных инвесторов. Стоило двум этим господам решить, что мой проект не интересен, и можно голову расшибить, но так и не найти понимания ни в одном ином банкирском доме от Екатеринбурга до Парижа.

— …Настораживает излишнее, по моему скромному мнению, копошение окрест нашего молодого друга, — немного наклонившись вперед, тихо говорил Александр Людвигович. — Особенно в момент, когда требующиеся бумаги готовы и уже лежат в числе первых в папке секретаря Его Величества. Я полагаю, Карл Васильевич в силах нам открыть глаза на происходящее?

— Oui. Bien sыr. Il n'y a rien de cachй pour moi! — начал дядя Карл по-французски, но заметив недовольную гримасу на лице не обученного языкам Ивана Дмитриевича Асташева, поспешил перейти на русский. — Непременно, господа. Здесь для меня все совершенно ясно. С чего же начать?

— Со вздорных мечтаний моей будущей снохи, — с невозмутимым видом, заявил отец. Чем заставил смутиться своего друга — главного военного интенданта Империи. — Что это еще за сопливые заговорщики? И как Надежда Ивановна могла дерзнуть, упоминать Его Высочество Великого Князя Александра Александровича?

— Да уж, — поддержал старого Лерхе Гораций Гинцбург. Его бас, как звук внутри полкового барабана, еще секунду вибрировал внутри кабинета. — Их заигрывания с огнем подвергают нашего молодого губернатора неоправданному риску.

Меня измерили, взвесили и признали годным. Забота откровенно радовала. Знать бы еще, чего это будет мне стоить. В бескорыстную любовь главы крупнейшего банкирского дома в Империи я не верил.

— Насколько мне известно, господа, — усмехнувшись, и взглянув на насупившегося Якобсона, принялся рассказывать секретарь Ольденбургского. — Это целиком и полностью лежит на совести мадемуазель Мещерской. Вам должно быть ведомо, какое влияние она оказывает на молодого царевича. Ну и конечно здесь присутствуют нежные ручки принцессы Терезии, неожиданно воспылавшей материнской любовью…

Все понятливо кивнули. Гера сунулся было объяснять и мне, но я его заткнул. Невелика хитрость. И так понятно. Раз Никса никогда не женится на Катеньке Ольденбургской, значит, он не должен достаться и Дагмар. Чем хуже — тем лучше. «Ведьму» Терезию больше всего устроил бы международный скандал. Дания только-только проиграла войну и лишилась изрядного куска земель. Брачный союз с наследником Российской Империи в какой-то мере компенсирует военные потери в глазах мирового сообщества, и поэтому должен состояться любой ценой. Однако этот брак совсем не устраивает Пруссию. Собирателям германских княжеств ни к чему на соседском троне ненавидящая все немецкое Императрица. Нисколько не сомневаюсь в том, что прусский посланник уже успел намекнуть Терезии, что исход торговли за претензии на Лауэнбург напрямую зависит от успеха матримониальных планов царской семьи.

— Катенька со своей неуемной родительницей — это еще можно понять, — Якобсон надеялся хоть как-то обелить имя дочери. — Моя Наденька всегда была дружна с детьми принца. Но причем здесь Мещерская? И как ей удалось настолько повлиять на Александра, что он стал готов интриговать против собственного брата?

— Я слышал, — осторожно вклинился в разговор Вениамин Асташев. — Что не все в окружении цесаревича довольны его увлечением датской принцессой. Его Императорское Высочество Александр Александрович же, в силу своей… своего характера, непременно отказался бы помогать противникам союза его брата с Дагмар. Возможно ли, что княжна Мещерская попросту использовала тягу Александра к справедливости? В офицерских собраниях все еще муссируется слух, будто наследник не слишком ласково обошелся с нашим… с Германом Густавовичем.

— Вполне это возможно, Вениамин Иванович, — сделав еле заметную паузу, чтоб припомнить имя блестящего кавалерийского ротмистра, согласился Штиглиц. — И раз уж вы отличились столь светлыми рассуждениями, извольте предложить, как нам исключить Великого Князя Александра, а вместе с ним и молодого Лерхе, из этой камарильи?

— Довольно станет и того, чтоб о том узнала Мария Александровна. Герман не сочтет за труд написать своей покровительнице, княгине Елене Павловне, что не имеет отношения к маневрам начитавшихся романов девиц. Ныне они с Императрицей дружны как никогда, — после нескольких глотков янтарного, пахнущего хмелем и летним ветром, пива, речь старого генерала Лерхе стала вдруг гораздо живее, чем обычно. — Однако же и Надежду Ивановну нужно как-то оградить… Да. Оградить.