— Уважаемый Сяй говорит, что лишь сильный человек может владеть таким камнем, — заторопился переводить похожий больше на татарина, чем на китайца толмач. — Иными камень владеет сам! По древней легенде, такая драгоценность даже однажды спасла Китай.
— Очень интересно, — равнодушно выговорил я, досадуя, что пожилой торговец оторвал меня от размышлений.
— Уважаемый Сяй говорит, что осажденные в последнем оплоте китайцы подарили такой камень предводителю завоевателей, и тот больше так и не смог оторвать взгляд от волшебного мира, заключенного в драгоценности. Его армия была разбита, а он сам умер от голода.
— Могу отправить его предводителю бандитов, что ныне стоят под стенами Кульджи, — хмыкнул я. — Только сомнение в эффективности такого способа вести войну останавливает меня.
Глава делегации снова заговорил, и вскоре я услышал перевод.
— Уважаемый Сяй опечален. Он говорит, что теперь другая война и другие камни. И если эта драгоценная вещь — единственное, чем Высокое государство готово помочь несчастным обитателям Кульджи, то они уже обречены.
— Другое время, другая война, — кивнул я. — Только люди — все те же.
Полностью готовый всеподданнейший отчет все равно продолжал называться черновиком. Потому что с января месяца порядок подачи такого типа документов был в Империи изменен. Теперь, прежде чем размноженные на копии попадут на столы Государя Императора, Наследника и Председателя Комитета министров, бумаги обязан был просмотреть и внести правки генерал-губернатор. Мне в общем-то было все едино, только так случилось, что к ноябрю кресло Западносибирского наместника оказалось вакантным. Прошение Александра Осиповича Дюгамеля об отставке вдруг было императором удовлетворено, однако имя нового Омского начальника так и не было названо. Странно это как-то было. Странно и тревожно. Словно черные, грозовые тучи на горизонте, которые невесть куда может принести.
Кстати сказать, Обычно замещающий Дюгамеля, генерал-лейтенант Панов тоже был как-то вдруг снят с должности военного губернатора Области Сибирских киргизов и причислен к Генеральному Штабу. Сама же область разделена примерно пополам. На Акмолинскую — перешедшую под управление Оренбургских властей, и Семиреченскую — присоединенную к вновь создаваемому Туркестанскому наместничеству. Генерал-губернатором в Ташкент был назначен генерал-лейтенант Михаил Григорьевич Черняев.
Все-таки жаль, что новый член Государственного Совета, генерал-лейтенант Дюгамель никоим образом к моей губернии не относился. Забавно было бы отметить факт его убытия в Россию в первом пункте отчета.
«Движение народонаселения в губернии». Дотошный Фризель и новый Председатель только что созданного губернского Статистической комиссии, князь Костров постарались пересчитать всех, кто этой весной стронулся с обжитых мест. Интересно было читать. Шестьсот казацких семей, общим счетом почти в четыре тысячи человек. Две роты солдат с припасами. Новый гарнизон крепости. По Чуйскому тракту только добровольных переселенцев прошла целая армия. А если еще и ссыльных учесть — так даже и орда.
Две тысячи двести человек из поселка при Томском заводе переселены наоборот, на север. Еще в саму губернскую столицу на постоянное жительство приписаны почти пять тысяч. Добавить к сухой статистике пространные объяснения — кто, куда и по какой надобности, так первый же пункт отчета уже страниц на шесть расползается. А еще ведь и информацию о родившихся в уходящем году детях нужно сюда включить. Не много не мало — восемнадцать тысяч шестьсот новых маленьких сибиряков.
Ребенок Бутковской пойдет уже в статистику будущего года. Он… или она… УЗИ еще не изобретено — потому только Богу ведомо, какого пола малыш родится в начале мая 1866 года.
— Герман, я должна тебе открыться, — нерешительно выговорила Карина при последнем моем ее посещении. — Я…
— Влюбилась? — хмыкнул я, стягивая с плеч полукафтан.
— Нет, — она прижала руки к груди. — Я… я непраздна.
Едрешкин корень! Я замер на месте. Герочка рычал, бился в клетке моего черепа и требовал решить все дело одним метким выстрелом. А по пути рисовал все прелести женитьбы на содержанке, чтоб я не решился вдруг на благородный поступок.
— И я… — получилось хрипло. Пришлось прокашляться, чтоб голос звучал более или менее ровно. — И я его…
— Нет, любезный Герман, нет, — женщина сделала шаг ко мне и вдруг, неожиданно, упала на колени. — Прости меня! Простите, Ваше превосходительство! Он… Он один поляк…
Я встал и отвернулся, чтоб не показывать полячке, как был рад. Прямо будто гора с плеч свалилась.
Взял мундир, прежде небрежно брошенный на спинку стула.
— Ты ныне дама с хорошим приданым, — придавливая ликование души, строго сказал я. — Выходи за этого человека замуж и живите счастливо. А я…
И все-таки было немного жаль терять эту девушку. Может быть, потому голос предательски дрогнул?
— А я стану за вами присматривать, чтоб твой поляк не смел тебя обидеть.
Больше я в клуб не ходил. Миша изредка упоминал о том, как там обстоят дела, но в подробности личной жизни Карины не вдавался. А я не спрашивал. Быть может, боялся узнать, что она мне солгала, и никакого поляка не существует…
«Сведения о добровольных переселенцах» — это новый пункт. До летнего Указа его в отчетности не было. Но и тут нам есть что сказать. Чем похвастаться. Одни датчане чего стоят. А еще ведь и русские «самоходы» имеются. Межевая комиссия на будущую весну десять тысяч участков готовит только на землях гражданского правления. Из АГО сведения скупы и отрывочны. Будто это тайна великая — сколько они новых крестьян на землю в текущем году поселили.